Тони Хоукс - Теннис на футбольном поле [Играя в теннис с молдаванами]

Мне нужно было с кем-то поделиться этой новостью, и я подумал, что Коринна меня поймет. Ее муж Аурел работал в «Рэнк Ксерокс», и оба имели право путешествовать за границу. Она уже видела, как люди радуются.

– Это великолепные новости, – сказала она, терпеливо выслушав мою взволнованную болтовню. – Надеюсь, он серьезно.

– Конечно, серьезно, – выпалил я. – Зачем еще ему такое говорить?

– Не знаю, но если он серьезно, то это хорошие новости.

Может, Коринна часто ездила на Запад, но в целом она однозначно оставалась истинной молдаванкой. Осторожная, осмотрительная и все контролирующая. Я же был совершенно другим. Как я мечтал о короткой передышке от этой рациональной, дисциплинированной среды! Мне хотелось проблеска страсти, хотелось хоть разочек узреть проявление вспыльчивого темперамента и стать свидетелем истинной радости жизни. Даже американцы в офисе, Карен и Том, узнав о моих хороших новостях, лишь выдавили робкую улыбку и несмело произнесли: «Это же здорово, да?» До того, как влиться в молдавскую среду, они точно бы первыми вскочили, хлопнули меня по плечу и завопили во всю глотку: «Молодец!» Но они пробыли в Молдове слишком долго и медленно, но верно начинали становиться такими же бесстрастными, как и все остальные.

Обед с Леонидом принес подобие следующей волны позитива, которая неумолимо катилась на меня. Аеонид был спортивным корреспондентом, о «немедленной» встрече с которым Юлиан договорился пять дней назад. Похоже, он обладал энциклопедическими познаниями в молдавском футболе, и я забрасывал его вопросами полтора часа подряд. Он показал мне список субботних игр, и один матч тут же обратил на себя мое внимание.

В голове сложилась сюрреалистическая картина. Какое это, должно быть, необычайное зрелище! В момент постыдной политической некорректности я представил, как за «Динамо» из Бендер выступают одиннадцать ребят, жеманно просящих друг друга «Пасуй же мне, противный», а противостоит им команда растерянных головорезов из ФК «Агро».

В менее легкомысленной заметке я прочел, что на следующий день состоится домашний матч местной команды «Зимбру» с клубом «Олимпия» из Бельцев, и все единогласно заявили, что я должен сходить на игру и встретиться после матча с футболистами. Меня должны принять дружелюбно, подумал я, потому что футболисты уже наверняка получили теннисные футболки из Уимблдона, которые я им отправил.

Да они просто должны сгорать от желания меня увидеть.

– Ты не будешь сегодня с нами ужинать? – разочарованно спросила Елена в прихожей. – Ты со вторника с нами не ешь.

За первую неделю я, конечно же, понравился ей, а она – мне. Ее пухленькое розовощекое личико освещало мое утро, и все эти дни я ждал вечера, чтобы увидеть, как она подбежит ко мне с тем или иным вопросом, чаще всего с домашним заданием по английскому. В обмен на мою помощь она великодушно научила меня румынской фразе, которая, как я подумал, могла мне пригодиться.

– Ma numesc Tony. Sînt din Anglia. Am fàcut un pariu cà-i voi bate la tenis pe toji din echipa naţionala de fotbal. Vreti sa jucati eu mine?»

(«Меня зовут Тони. Я из Англии. Я поспорил, что обыграю всю национальную футбольную команду в теннис. Вы сыграете со мной?»)

Это, полагал я, должно сработать.

Причина, почему я решил не ужинать с семьей, заключалась в том, что в пятницу вечером я хотел куда-нибудь сходить и посмотреть на ночную жизнь Кишинева. Когда я уже собирался выходить, из своей комнаты показался Адриан и перехватил меня на лестнице.

– Я встречаюсь с друзьями. Могу довезти до центра, если хотите, – сказал он.

– Было бы замечательно.

Я также подумал, что это избавит меня от очередной непростой самостоятельной поездки на макси-такси, однако оказалось, что существует более простой способ передвижения.

– Я предпочитаю ходить пешком, – сказал Адриан, когда мы дошли до автобусной остановки.

– Но это не слишком далеко?

– Всего сорок минут. Мне нравится ходить пешком.

– Но на улице нет фонарей – не слишком темно?

– Только если не знаешь, куда идти.

– А ты знаешь, куда идти?

Адриан остановился и хитро посмотрел на меня.

– Трудно сказать. А кто-нибудь вообще знает, куда идет?

Этот парень оказался не так прост, как я думал вначале.

– Справедливое замечание, Адриан, но я все-таки говорю в прямом смысле, а не в переносном. Тут повсюду люки без крышек. Мне бы не хотелось умереть таким образом.

Не могу сказать, что знаю, как хочу умереть, но в первой десятке любимых способов падение в люк в кромешной темноте в чужой восточноевропейской столице, возможно, займет разве что седьмую строчку.

– Я знаю, где люки. Никто не умрет.

Никто не умрет. Всегда приятно такое услышать до выхода из дома в пятницу вечером.

Долгая прогулка дала мне возможность узнать Адриана получше, ведь его отношение до сих пор ограничивалось молчанием и отсутствием особого интереса к тому, что я делаю в Молдове. (Один бог знает, как он умудрился вырасти таким в этой стране.) Однако в следующие сорок пять минут я узнал, что временами он все же задумывался о том, почему некий англичанин появился в его доме.

– Ваше пари показалось мне забавным, – произнес он, хватая меня за руку и обводя вокруг чего-то, предположительно, чтобы не допустить моего падения в люк, – но не представляю, как его можно выиграть.

– А почему нет?

– Не думаю, что спортсмены согласятся сыграть с вами.

– О, думаю, согласятся.

– Почему вы так уверены?

– Я вовсе не уверен. Мы не можем быть уверены ни в чем, – заявил я, но тут же добавил: – И в этом я тоже не уверен.

– Тогда почему вы это делаете? Вы же сильно рискуете.

– Потому что хочу выиграть пари и доказать свою правоту. Риск меня не пугает. Я люблю рисковать.

– Это же плохо. Рисковать.

– О, я не согласен, Адриан. Ничем не рисковать значит рисковать всем.

– И что это значит?

Я надеялся, что он не спросит об этом. Глубокомысленные изречения звучат гораздо весомее, когда их не просят пояснить.

Через двадцать минут мы дошли до бульвара Штефана чел Маре, который был единственной в Молдове освещенной улицей. Я снова наслаждался роскошью иллюминации, которую раньше принимал как должное, и теперь видел окружающие дома. Одним из них было главное здание парламента страны, напротив которого в 1991 году объявили о независимости от СССР. Как бы мне хотелось присутствовать при этом историческом событии, всего по одной причине – чтобы встать в сторонке и произнести:

– И они считали, что живут в Молдове… Вот теперь да, вот это настоящая Молдова!

Адриан рассказал, что правящая партия состоит в основном из бывших коммунистов, которые владеют процветающим бизнесом и пользуются своим положением в правительстве, чтобы процветать и впредь.

– Они все продажны, – сказал он с непоколебимой уверенностью.

– А что с оппозицией? Они лучше? – спросил я.

– Все они одинаковы. Никакой разницы.

– А с коррупцией кто-нибудь борется?

– Некоторые журналисты публикуют статьи, обличающие расхищение государственных средств, но и только. Мы, молдаване, очень хорошо умеем пожимать плечами. Есть старая молдавская народная песня о трех пастухах…

Адриан действительно воодушевился. Раньше я его таким не видел.

– …один был венгром, другой валахом, а третий молдаванином. Венгр и валах завидовали молдаванину из-за того, что у него много овец в отаре, и задумали его убить и поделить его овец, но волшебный ягненок поведал ему об их планах и предупредил, чтобы он был осторожен. Вместо того чтобы попытаться избежать смерти, молдавский пастух попросил ягненка передать его семье, что он женился на красивой девушке, то есть на смерти, и что они должны организовать похороны и по справедливости разделить его оставшиеся богатства.

– Очень невеселая история, – заметил я, когда Адриан умолк, очевидно устав от долгого разговора на английском.

– Вообще-то, нет, – заспорил он. – Православная вера учит смиряться с судьбой.

– Может, ты и прав, – ответил я, сдерживаясь, чтобы не сказать то, что на самом деле думал.

А думал я о том, что между смирением с судьбой и потерей надежды – очень тонкая грань.

Адриан оставил меня у безвкусного творения советской архитектуры шестидесятых, а именно – у оперного театра, и побрел в темноту, чтобы встретиться с друзьями. Я собирался сходить в ресторан «Баррикуда», который рекомендовала мне Коринна. Обычно я не люблю ужинать в одиночестве, но на сей раз я с нетерпением ждал возможности понаблюдать за тем, как едят люди в одном из немногих фешенебельных ресторанов столицы. По совету Адриана, я свернул с бульвара Штефана чел Маре на улицу Пушкина и снова оказался в кромешной темноте. В этот раз все было по-другому. В этот раз я был один. И не знал, где разбросаны открытые люки.

В темноте начинаешь ко всему прислушиваться. Звуки шагов, шорох пальто и внезапные резкие голоса кажутся оглушительными. В этой жуткой атмосфере кажется, будто тебя окружают враги. Я начал понимать, насколько беззащитен. Меня мог обидеть кто угодно, даже карапуз с преступными наклонностями. Единственное, что было в мою пользу, – никто не видел, что я до смерти напуган, и у меня был хороший шанс своим подозрительно медленным шагом и тяжелым от страха дыханием тоже кого-нибудь испугать.